Проклятия, интриги и японские боги: отрывок из книги «Хайо, адотворец»

«Хайо, адотворец» — многообещающий дебют Мины Икемото Гош, которая выступила одновременно автором текста и иллюстраций. Писательница строит повествование по канонам традиционной японской структуры кисётенкэцу (kishōtenketsu) — четырёхактной композиции, где вместо привычного конфликта история развивается через неожиданный поворот событий. Автор раскрывает глубину японской мифологии, выходя далеко за рамки стереотипных образов самураев и ниндзя.

В произведении Икемото Гош мастерски переплетает фэнтезийные элементы с повседневностью, органично включая бытовые сцены в сложное магическое повествование. По словам писательницы, её главная цель — подарить читателям возможность приятно провести время в хорошей компании.

За стойками прибытия Главного терминала через огромное стеклянное окно виднелся остров Оногоро, зеленый, окруженный тихой водой.

Оногоро по форме напоминал черепаху. Куполообразная скала южного мыса была ее головой, гряда роскошных, покрытых зеленью пиков — панцирем. На носу стояла статуя — танцующая женщина с истертым водой и ветрами лицом и воздетыми к небу культями рук.

На хвосте высились черные башни Суда надзирателей Харборлейкса.

— В точности как Дзун рассказывал, — заметил Мансаку, оглядывая остров. После кабинок для дезинфекции одежда все еще неприятно холодила кожу. — Ого, это что, статуя Накихиме? Трехтысячелетней Кагура? Она больше, чем я думал.

— Да весь остров больше, чем я думала, — отозвалась Хайо и тут же почувствовала себя полной дурой. С чего бы демонице давать им простую задачку?

— Приветствую!

Хайо вздрогнула. Перед ними стояла служащая, одетая в ростовой костюм груши. В огромных и выпуклых зеленых мультяшных глазах вращались злые красные вихри. На груди костюма красовалась надпись: «Проследите, чтобы Груша-тян оставалась в шлюзовом терминале Оногоро! Пожалуйста, выполняйте требования, чтобы остановить хитоденаши!»

— Возьмете буклеты? — спросила груша.

— Вы серьезно?! — фыркнула Хайо, но вжала голову в плечи, когда на нее начали оборачиваться.

— Да, конечно, большое спасибо, — мягко ответил Мансаку груше. Она поклонилась, отступила, и он ткнул Хайо в ребро. — Ты чего?

— Мансаку, на ней костюм груши хитоденаши! — ответила Хайо жестами харборсайн, аккуратно и почти незаметно. — Кто вообще додумался до персонажа в виде груши хитоденаши?

— Видимо, жители Оногоро, — теми же жестами отозвался он. — Ты же помнишь, каким был Дзун. Полный невежа. Даже не верил, что хитоденаши на самом деле существует.

Дзуньитиро Макуни — для друзей просто Дзун — единственный урожденный Оногоро-удзин, которого встречали Хайо и Мансаку. Рефлексографист, поэт, он был ровесником Мансаку и на пять лет старше Хайо. Две зимы назад Дзун отделился от группы Культурной экспедиции и оказался в деревне Хайо и Мансаку — он заблудился, но пребывал в полном восторге, несмотря на то что его пришлось выковыривать из сугроба.

Из-за снега Дзун прожил там всю зиму, так что они много о нем узнали. Хайо все же сочла, что различия между ними обусловлены в большей степени тем, что он Дзун, а не тем, что он с Оногоро. Все они были удзинами, людьми Укоку — пусть даже Дзун говорил на диалекте, который именовал «стандартом», и иногда бросался репликами вроде «вы, удзины оккупации», как будто Хайо и Мансаку были иностранцами.

Возможно, не зря. Через восемьдесят лет после войны Оногоро-удзины процветали, создавая себе историю послевоенного «искупления» производством и продажей синшу. Им удалось игнорировать ту неприятную правду, что во время войны ученые Укоку сами создали грушу хитоденаши. Правда, того же нельзя было сказать об остальных жителях Укоку, поскольку Харборлейкс сделал все возможное, чтобы внушить им абсолютный ужас перед хитоденаши. Победителям войны досталась привилегия решать, что именно позволено забыть проигравшим, так что жители Укоку лишились многого — а избежали этого, как казалось Хайо, только обитатели Оногоро.

Поскольку память о военном времени исчезла, разорвав связь с хитоденаши в настоящем, то где еще кто-то взялся бы выращивать хитоденаши, как не на Оногоро — из чистого любопытства? Просто чтобы узнать об этой груше — как Дзун, который спрашивал: «А она правда такая страшная, как рассказывают?»

Хайо протянула руку:

— Дай-ка листовки.

Она просмотрела «Итак, вы оказались на Оногоро — последнем пристанище богов Укоку. Поздравляем!» и «Не волнуйтесь, они вас не убьют, пока вы сами об этом не попросите: руководство по сосуществованию с земными божествами», как вдруг из-за стойки раздался голос:

— Хайо и Мансаку Хакай?

Мансаку жестами ответил:

— К вашим услугам.

В шести сяку от стойки была натянута веревка, украшенная бумажными завитушками. Подошел чиновник Оногоро — в красно-белой форме священнослужителя, с чашей в одной руке и тазиком в другой.

— Пожалуйста, вымойте руки и прополощите рот, — сказал он на четком, как у Дзуна, «стандарте».

Хайо взяла чашу, плеснула над тазиком порцию полуночно-темного синшу на тыльную сторону одной руки, потом другой, затем прополоскала рот и передала чашу Мансаку.

— Преснятина, — с разочарованием протянул он.

Хайо же почувствовала вкус зимнего утра, отчего у нее забурчало в животе, так что она решила сосредоточиться на стойке и чиновнице за ней.

Та сидела, полуприкрыв глаза, как сонная черепаха. На морщинистой, похожей на гармошку шее красовались бусы из яшмы и агата с изогнутой капелькой зеленого нефрита — магатама.

— Ваши документы, пожалуйста.

Хайо подала бумаги.

Мансаку завозился с платком.

— «Переселение в Особую культурную зону Оногоро из Цукитатеямы, префектура Коура, Укоку, территория оккупации Харборлейкс». Уф, сколько слов. — Чиновница лизнула большой палец и перевернула страницу. — Вы оба, полагаю, осведомлены, что после переезда в Оногоро вам запрещаются дальнейшие перемещения? И что, если вы хоть ненадолго покинете Оногоро, на вас будут наложены все необходимые заклятия молчания?

— Мы знаем, — сказала Хайо, а Мансаку кивнул.

Чиновница, прищурившись, уставилась в бумаги:

— «Причина переселения: хитоденаши».

— Зимой вся наша деревня заразилась.

— Заразилась?

— Одна демоница постаралась. — Чиновница сонно кивнула, будто бы каждый день слушает такие жуткие истории. Хайо не представляла, о чем та думает. — Она превратила мою деревню в фруктовый сад хитоденаши, чтобы ей хватало груш.

— А, да. Демоны так и поступают. Бедненькие. Либо так, либо охотятся на людей. Некоторые никак не могут забыть о своей человеческой природе, вот и не справляются. — Чиновница хмыкнула. — А вы, значит, такие везучие, что вам удалось выжить, — или у вас в рукаве припрятано нечто особое, тайное, может быть, даже неприятное, а?

Что-то было не так. Хайо молча рассматривала чиновницу, а потом вдруг взглянула на стойку справа и слева от нее. Так вот в чем дело.

— Именно. У нас есть секрет, — сказала, решившись, Хайо. — Мы с Мансаку последние из рода Хакай, адотворцев. Именно поэтому демоница отпустила нас.

Чиновница подняла взгляд.

Хайо ощутила странное давление — даже не воздействие, а как бы его вкус — будто морской бриз, слизнувший соль с широких волн. Чиновница отодвинула документы.

Ее тонкие губы растянулись в улыбке.

— Значит, вы узна́ете бога удачи, если встретитесь с ним. Что же меня выдало?

— Пальцы.

— Ах да. Точно. Какая наблюдательность, — сказала богиня, поднося кончики пальцев к свету. Они были отполированы до блеска. Древние божества не имели отпечатков пальцев. Даже у тех, кто прежде, давным-давно, был человеком, они со временем стерлись. — Очень разумно с вашей стороны не скрывать это особое качество. Печать вашей силы, может, и невидима для остальных людей, но нам, богам, не составляет труда рассмотреть ее. Мне так уж точно. Адотворец на Оногоро, надо же. Давай-ка взглянем на твою печать, милочка. Заодно проверим подлинность.

Она имела в виду печать, запирающую в Хайо силы богов несчастья, — ту, которая с ней с рождения, как затейливое родимое пятно.

Хайо протянула руки и повернула ладонями вверх. Темно-красные символы у основания каждого пальца бежали по линиям кожи, заполняя собой ладони, — талисманы проклятия, вписанного в ток ее крови.

Печать могли видеть только они с Мансаку — на материке уже не осталось богов судьбы Укоку, способных оценить собственное творение.

Богиня, воркуя, взяла руки Хайо в свои.

— Только взгляните на это проклятие! Просто восхитительно! Да, ты настоящая. — Она перевела взгляд на Мансаку. — А ты, получается, последнее оружие адотворцев? И какое же? Алебарда? Может, молот?

— Я не оружие, госпожа, — натянуто улыбнулся Мансаку. — Во мне дух нагикамы Кириюки.

— О, водяная коса. Славно. Аккуратнее только, не размахивай ею на виду у офицеров Онмёрё. Официально считается, что местное население не владеет оружием — даже ду́хами оружия.

Богиня потерла символы на ладонях Хайо, будто бы они могли сойти с кожи. Конечно, они не могли.

— Я так понимаю, ваша демоница отправила вас сюда, чтобы вы устроили здесь ад, который мы заслужили чем-то, что ей не по душе?

— По мнению демоницы, здесь, на Оногоро, выращивают хитоденаши.

Улыбка медленно сползла с лица богини.

— Она говорила об этом с уверенностью.

Мансаку затаил дыхание. Они ждали реакции богини.

Богиня кивнула — медленно, задумчиво, в той же манере древней черепахи.